Неточные совпадения
Соня
остановилась в сенях
у самого
порога, но не переходила за
порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Он не помнил, сколько он просидел
у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва
остановилась и посмотрела на него с
порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
Башкирец с трудом шагнул через
порог (он был в колодке) и, сняв высокую свою шапку,
остановился у дверей.
На
пороге одной из комнаток игрушечного дома он
остановился с невольной улыбкой:
у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Но
у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей — маму и доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану старика одного, как и вчера, то и
остановился на
пороге в тупом недоумении. Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг и Лиза… Все, значит, собрались зачем-то
у Макара Ивановича и «как раз когда не надо»!
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на
пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил
остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь.
У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил дверь и
остановился на
пороге, — в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд до
порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка, кровь во мне
остановилась. Вот што, святая душа, больше водки
у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
Она сидела
у себя в кабинете, когда Литвинов вошел к ней. Его ввела та же тринадцатилетняя девочка, которая накануне караулила его на лестнице. На столе перед Ириной стоял раскрытый полукруглый картон с кружевами; она рассеянно перебирала их одною рукой, в другой она держала письмо Литвинова. Она только что перестала плакать: ресницы ее смокли и веки припухли: на щеках виднелись следы неотертых слез. Литвинов
остановился на
пороге: она не заметила его входа.
В качестве войска я держался на некотором расстоянии от Дюрока, а он прошел к середине двора и
остановился, оглядываясь. На камне
у одного
порога сидел человек, чиня бочонок; женщина развешивала белье.
У помойной ямы тужился, кряхтя, мальчик лет шести, — увидев нас, он встал и мрачно натянул штаны.
— Вот эк-ту лучше будет, — говорила Фатевна,
останавливаясь в дверях с самоваром и любуясь встречей старых товарищей. — Феша, Фешка, подь сюда… Ли-ко, девонька, ли-ко, што
у нас сделалось! — звонким голосом кричала старуха; на
пороге показалась рябая курносая девка, глупо ухмылявшаяся в нашу сторону. — Фешка, ли-ко, ли-ко!..
В начале улицы еще было ветрено, и дорога была заметна, но в середине деревни стало тихо, тепло и весело.
У одного двора лаяла собака,
у другого баба, закрывшись с головой поддевкой, прибежала откуда-то и зашла в дверь избы,
остановившись на
пороге, чтобы поглядеть на проезжающих. Из середины деревни слышались песни девок.
Однажды весною, в 1889 году, я зашел по какому-то делу в помещение Общества русских студентов. Лица
у всех были взволнованные и смущенные, а из соседней комнаты доносился плач, — судя по голосу, мужчины, но такой заливчатый, с такими судорожными всхлипываниями, как плачут только женщины. И это было страшно. Я вошел в ту комнату и
остановился на
пороге. Рыдал совершенно обезумевший от горя Омиров. Я спросил соседа, в чем дело. Он удивленно оглядел меня.
Во время танца вошел Георгий Дмитриевич и, никем не замеченный,
остановился почти
у порога.
Она пришла к себе наверх. Она хотела было заглянуть в кабинет ее отца, теперь мнимого отца,
остановилась у двери, но не решалась переступить
порога.
При входе в опочивальню княжны он
остановился как вкопанный:
у порога лежал обезображенный труп Панкратьевны.